Всякая субкультура начинается с имени. Битники, хиппи, панки, растаманы, даже русские нигилисты прошлого века — все осознавали себя движением лишь после того, как обыватели нарекали их какой-нибудь оскорбительной кличкой. Это естественный ритуал — в Африке младенец не считается человеческим существом, пока община не даст ему имя.
И вот Кул Херк придумал словечко «b-boys». Его оригинальное содержание было невинным, но общество, как всегда, расшифровало по-своему, восприняв молодую дискотечную поросль как «bad boys» — «хулиганье». Их подружек обыватели окрестили «flygirls» — «мушки», смазливые, броско одетые уличные девчонки, что-то типа одесской «марухи» или «шмары». Как всегда бывает, молодежь гордо подняла эти погонялки на знамя — и культура хип-хоп вылупилась на свет.
А подоплека была такая: Кул Херк перебрался в Бронкс с Ямайки — и принес с собой традицию кингстонских уличных танцулек, на которых DJ крутит пластинки с рэггей-минусовкой, а поэты вживую начитывают речитатив. Но главное было не в музыке, а в уличности, независимости этих мероприятий и ведущей роли ди-джея. До того американский DJ был бесцветной наемной лошадкой в больших клубах и ставил то, что хотят хозяева — а они любили нудную белую попсу. На Ямайке же DJ был королем, хозяином саунд-системы — музыкальной студии, вокруг которой вертелась вся молодежная жизнь. Он сам устраивал пати, давал микрофон в руки уличных поэтов или лично прогонял пламенные «раста-телеги».
Кул Херк открыл в нью-йоркских гетто — эру дешевых подпольных вечеринок. Не то чтобы в Нью-Йорке все были такие тупые, что сами додуматься не могли (запевалами нового движения были также Pete DJ Jones, DJ Hollywood, Eddie Cheeba, «Love Bug» Starski и прочие местные братья) — просто Кул Херк вовремя оказался там, где его ждали. Черные и пуэрториканские подростки сотнями набивались в подвалы и заброшенные дома, где проводились самопальные пати, толпились у дверей клубов, где играли их любимые ди-джеи. Собственно, там и родилась как таковая клубная культура. Кул Херк первым притащил на вечеринку две вертушки и начал пускать музыку нонстопом. Для этого пластинки пришлось сводить — DJ стал творцом, артистом, харизматическим лидером. Вскоре его стали величать MC («master of ceremonies» — «церемонимейстер»). И хотя словцо было взято из телевизора, где оно применялось к местным якубовичам, фанаты Кул Херка вернули ему древнюю сакральную торжественность.
Для черной общины все это было культурной революцией. До хип-хопа организующим началом, глашатаем и правительством негритянских гетто были черные радиостанции. На самом деле, это было очень хорошее радио. Мы, привыкшие к казенным радиоточкам и заводным FM-попугаям, о таком не слыхали. Это были маленькие станции, жившие одной жизнью с гетто, обсуждавшие всамделишние разборки, крутившие любимую музыку и, главное, поддерживавшие некий местный климат, заставлявший людей чувстовать себя дома. По сути они и делали гетто общиной. Радио ди-джей назывался «griot» — «рассказчик», его истории были культурной пищей сообщества. (Он был чем-то вроде сказочника — специального человека, имеющегося в каждой африканской деревне: по вечерам он пересказывает односельчанам вечные мифы, объясняющие законы их жизни, — и в спорах, сопровождающих каждый такой рассказ, осязается людская сопричастность.)
Телевидение или крупные станции могли быть популярнее в гетто, чем местное радио, но верила черная публика своему гриету. Так что, когда вожди народа вроде Мартина Лютера Кинга хотели донести что-нибудь до негров на местах, они писали обращение к ди-джеям. А фанк-звезды, начиная с Джорджа Клинтона, чтобы подчеркнуть общинность своей музыки, стилизовали альбомы под радиопередачи. (Потом это стало общей модой — даже наш Гребенщиков, не подозревая о первичном смысле приема, записывал между песнями эффектные радиошумы…)
Так было до начала 70-х, когда душевный мир черного радио стал разваливаться. Черные станции, добившись долгожданного равноправия и признания со стороны белых, начали хорошо зарабатывать на рекламе, богатеть и ориентироваться на среднестатистического слушателя. В эфире застучало белое диско. Гриеты еще плели свои расказни, но развитие остановилось. А молодежи все это уже стало казаться надоедливой банальностью. Она осталась одна.

Тут-то и появился Кул Херк со своими маевками. Он крутил родной черный фанк типа Джеймса Брауна или «Sly & Family Stone», соул и ритм-н-блюз. Вскоре для удобства танцоров он начинает повторять инструментальные перерывы (брейки) между куплетами и играть каждый брейк минут по десять. В это время публика расступалась и крутые плясуны по очереди показывали сверстникам свои способности. Их-то Кул Херк и прозвал би-боями. Сам танец, соответственно, получил имя «break-dance».
Году к 1972-му b-boys и flygirls стали оформленным движением — со своей музыкой, одеждой и «оторванным», бесшабашным стилем жизни. Десятилетие спустя этот стиль был заснят в наивном, но культовом фильме «Beatstreet»: малолетние негритята и латиносы живут неизвестно где, тусуются по каким-то зимним нью-йоркским помойкам, пар изо рта идет, воровато встряхивают свои баллончики, чтобы заграфитить очередную стенку или машину — и беспрерывно танцуют…
Легендарный отец панка Малькольм Макларен, первым из белых продюсеров обративший внимание на молодое брейкерское племя, описывал ту атмосферу так:
«Однажды в Нью-Йорке я увидел большого черного человека, который прогуливался в майке „Never Mind The Bollocks“. Мы разговорились, и он мне сказал, что очень любит „Sex Pistols“ — не музыку, а идею, — и пригласил на свою вечеринку в этот же день. Звали его Африка Бамбаата. Я тогда плохо знал Нью-Йорк и два часа ловил такси, потому что никто не хотел ехать в Южный Бронкс. В конце концов, один таксист сказал мне: „Садись, закрывай все окна, прячь свои деньги в носок. Но имей в виду: назад ты никакого такси не поймаешь — их там не бывает.“ Когда мы приехали, уже темнело. http://www.availableentertainment.com/nobr>. com/Я вышел из машины, чтобы посмотреть тот ли адрес, но когда обернулся, ее и след простыл. Вокруг высились большие нежилые дома с черными проемами окон. Никакой вечеринки видно не было, зато вокруг было много черных парней. На самом деле я немного испугался. И тут я услышал звуки музыки, они доносились оттуда же, откуда струился маленький лучик света. Наконец я увидел грубые столы, на которых стояли вертушки. Черные люди, крутя пластинки, перебрасывались микрофоном и что-то дико кричали в него поверх играющей музыки. Человек, который пригласил меня, стоял надо всем этим, скрестив руки на груди, как повелитель всего этого кромешного ада. И вот я стою рядом с Африкой Бамбаатой и вижу колышущийся океан танцующих людей. Играют пластинки Гарри Ньюмена, „The Cars“, Джеймса Брауна. Двое его здоровенных дружков зажигают факелы, устанавливают их на полу, люди начинают расступаться, расчищая место — и эти парни начинают танцевать на голове! Мне стало казаться, что я не в Нью-Йорке, а в африканских джунглях. Это было очень натурально, первобытно, вдохновляюще…»
Парубки тусовались в спортивных костюмах, дутых болониевых жилетках, бейсболках набекрень и огромных белых кроссовках с длинными язычищами. Дивчины — в таких же жилетках и сочных облегающих лосинах. Потом этот наряд станет парадной униформой хип-хопа, а белоснежные адидасовские шузы — таким же культовым символом поколения, как шляпа для ковбоев. Игрушечный кроссовок будут носить на груди вместо крестика. Но поначалу культового значения этой одежде никто не придавал — «треники» одевали, чтобы плясать было удобнее, а ди-джеи по-прежнему рядились во фриковые, карнавальные костюмы в стиле фанк.
В костюмах b-boys и flygirls тоже встречались придурошно-фанковые детали — типа толстенных «золотых» цепей с массивным знаком $ на груди или узких пластмассовых очков — тех, что в перестройку у нас назывались «лисками». В сочетании со спортивным костюмом голды походили на золотые медали олимпийских чемпионов, что гарлемским хлопцам, конечно, очень нравилось.
Но главным ингредиентом в том «винегрете» был, естественно, танец. Это был универсальный язык, выражавший все чувства, расставлявший людей по местам, отделявший братьев от всего остального города и делавший их могучими колдунами тех джунглей. Танец был ключом к миру, непонятным для родителей, рассказом нового гриета. В каждом брейке танцоры устраивали ритуальную битву перед лицом Господа и подружек. Это был переоткрытый заново древний обряд, бессловесная молитва, соткавшая в гетто новую религиозную реальность.
Сам по себе брейк-данс, конечно, не был новостью. «Впервые он был описан в прошлом веке в Новом Орлеане, как „kongo square dance“. На площади „Kongo Square“ собирались отдохнуть, повеселиться и посостязаться в танце рабы. Особенно распрягались они на ежегодном карнавале „Марди Грасс“ (существующем, кстати, по сию пору), где устраивались даже командные соревнования — с делением по сохранявшемуся еще тогда этническому принципу. Но смутные упоминания об акробатических танцах рабов встречаются и раньше, а схожие элементы хореографии встречаются как в Африке, так и среди диаспоры. (Например, в черной Бразилии бытуют „капоэйра“ — близкая к брейку смесь танца с боевым искусством и „дезафиу“ — жанр, аналогичный рэпу.)»

В конце 60-х — брейк существовал еще в виде двух самостоятельных танцев — нью-йоркского акробатического стиля, который у нас называли «нижним брейком», и лос-анжелесской пантомимы («верхний брейк»).
Акробатический стиль был латиноамериканского происхождения (вообще, хип-хоп не стоит ассоциировать с одними черными), и именно его первоначально крутили би-бои в брейках. Отсюда его оригинальное название — «breaking». Популярен у черных он стал после того, как в 1969 году Джеймс Браун написал фанк-хит «The Good Foot» и исполнил на сцене элементы этого танца.
Лос-анжелесская пантомима, называемая «boogie», шла от негритянской традиции. Знаменитый «tiсking» — ломаная пляска, в которой танцора то и дело заклинивает в разных положениях, — имеет явные африканские корни.
«Вэйвинг», при котором тело движется свободными волнами, очевидно, возник как ритмический «припев» к тикингу. В том же 1969 году Дон Кэмпбел, собрав разные буги-фортели, создал «кэмпбэллок» — попсовый вариант народного танца. Вскоре его название трансформировалось в «locking», а сам стиль стал сценическим стандартом для черных певцов (большинство звезд MTV типа Джанет Джексон до сих пор так и движутся).
А в дискотечный брейк лос-анжелесский буги пришел в основном в виде стиля «робот». Те, кто «тусовался» в перестройку на Арбате, его помнят: белые перчатки, темные очки и непроницаемая физиономия. «Робот» был танцевальным воплощением мифологии фанка.
Придуманный Джорджем Клинтоном научно-фантастический миф гласил, что в Золотом Веке Фанка на земле жили танцующие народы, которые не стыдились своих желаний и не пытались ничего контролировать. И «свобода была свободной от необходимости быть свободной». Так было, пока власть не захватили священники и политики во главе с сэром Ноузом. Они принесли с собой Принцип Удовольствия и привили людям желание владеть и править. Люди стали жирные, злые и натянутые — а танцевать разучились. Немногие староверы хранили в тайне секрет девственного фанка, но в мире власти и жадности это было все труднее и труднее. Тогда последние ревнители древнего благочестия сели на космический корабль «Mothership» и улетели. И вот теперь, тысячелетия спустя, апостолы фанка возвращаются, чтобы снова научить людей танцевать. Инопланетяне на летающих тарелках, о которых пишут в газетах, — это и есть те самые посланцы. Их, собственно, стиль «робот» и изображал.
Напихав в негритянские головы таких идей, Клинтон плотно подсадил братьев на «сайнс-фикшн». Каждый фанк-концерт превращался в коллективную торжественную встречу пришельцев. «Mothership» ассоциировался у черной публики с мамой-Африкой, в которую не нужно возвращаться, — она сама вот — вот явится тут… Футуристическая идеология фанка повлияла не только на танец, но и на музыку хип-хопа — а именно на нежную любовь ко всякого рода микшерам, сэмплерам, ревербераторам и драм-машинкам. Что же касается брейка, то нью-йоркские би-бои довольно быстро освоили буги, и из двух стилей синтезировался всеми любимый танец. Третьим его компонентом стали стилизованные приемы ушу из репертуара Брюса Ли — например, эффектный подъем с пола пружинистым прыжком.
Году к 72-му в Бронксе и Гарлеме было уже полно брейкерских бригад (нью-йоркское «crew» значит то же, что и лос-анжелесское «clic», — бригада, артель, банда), деливших территорию города и танцевавших каждая на своем перекрестке. Между делом они гоняли на роликах (экзотическая штука в то время) и графитили стены. Бригады постоянно разваливались и, перетасовавшись, собирались под новым названием — всего их была не одна сотня. Самыми известными, существующими и по сей день, стали легендарные «Rock Steady Crew» и «New-York City Breakers». Именно их ритуальные «битвы» позднее будут засняты на видео и, облетев весь мир, встряхнут миллионы подростков, как электрический ток. К «Rock Steady Crew» принадлежал и самый знаменитый брейк-дансер на белом свете, латинос по кличке Крэйзи Легз — впоследствии лауреат всяческих престижных хореографических наград, педагог и заслуженный би-бой Соединенных Штатов.